Закулисье громкого судебного процесса над нацистами.

«Комсомолка» побеседовала с автором новой книги «Без срока давности… К 70-летию Нюрнбергского международного военного трибунала» вице-президентом Международной ассоциации прокуроров Александром ЗВЯГИНЦЕВЫМ.

Гиммлер как «нежная натура»

-Александр Григорьевич, ваша книга, как и стоит ожидать от человека, практически всю жизнь носившего прокурорский мундир, строгая, четкая, в ней много документов. Но я, читая ее, постоянно ощущал, что все написанное – личное, выстраданное…

-Это точно. Вырос я в Киеве. Как только начал ходить в школу, мама повела меня на Старое Лукьяновское кладбище на могилу моей прабабушки Феклы Дмитриевны. Проходя мимо Бабьего Яра, она сказала: «А ведь здесь могла лежать и я…»

В то сентябрьское утро 1941 года она провожала своих школьных подруг – евреек, которые с родителями колонной шли к Бабьему Яру. В районе Львовской площади сопровождавший колонну конвоир-немец спросил у матери: «Юден?» Мать сказала: «Нет, русская». Немец  выдернул ее из колонны  и пихнул в спину «Weg! Уходи!»

Так моя мама чудом не разделила страшную судьбу своих школьных подруг. Ее и моей бабушки час пробил позже, когда их – русских, украинцев, людей других национальностей – загнали в телятники и отправили в фашистское рабство в Германию, а деда- подпольщика расстреляли.

Отец мой летом 1943 года, во время Курской битвы командуя отделением минной роты, попал в окружение. Подняв оставшихся в живых солдат в атаку, он не только «вышел из окружения, но и вынес всю материальную часть минометов». Отец ушел из жизни рано – в 57 лет, фронтовые раны и контузии дали о себе знать.

Отец, мама, бабушка с моего раннего детства рассказывали о войне. Позже, уже работая в прокуратуре, я слышал рассказы о Нюрнбергском процессе от многих его участников. Поэтому тема эта у меня «осколком памяти сидит в груди».

Казалось бы, страшные события тех лет человечество никогда не сможет забыть! Но посмотрите – рецидивы прошлого в наши дни во многих странах звучат все чаще и громче. Предпринимаются попытки переписать историю Второй мировой войны, обелить, героизировать нацистов и их пособников. Есть желающие принизить и даже свести к нулю главенствующую роль Советского Союза в разгроме фашизма. 26 миллионов 600 тысяч наших соотечественников погибло в этой кровавой бойне. И больше половины из них -15 миллионов 400 тысяч – мирные граждане. А если учесть, что после войны рождаемость в СССР сократилась почти на 16 процентов, наши общие (прямые и косвенные) демографические потери составили приблизительно 50 млн. человек.

-То есть треть нынешнего населения России…

-Именно так! А вот уже появилась масса публикаций, фильмов, телепередач, где пытаются героизировать вождей Третьего рейха. Используется типичный прием – показать известных фашистов на бытовом уровне: смотрите, это самые обычные и даже милые люди. Например, рейхсфюрер  СС Гиммлер, шеф самых зловещих карательных органов, предстает нежной натурой, сторонником защиты животных, любящим отцом семейства, ненавидящим непристойности в отношении женщин.

Теплые слова находятся даже для Гитлера. В фантастическом по объему «гитлероведении» он и храбрый воин Первой мировой войны, и артистическая натура – художник, знаток архитектуры, и скромный вегетарианец, и образцовый государственный деятель.

Рабы высшей расы.     

– Да… А у нас недавно на одном из главных телеканалов показывали танцевальный номер, в котором партнер был одет в фашистскую форму и потрясал оружием… Среди «продвинутой» публики популярна фраза про то, что, если бы победила Германия, пили бы сейчас хорошее немецкое пиво…

– Да не пили бы точно! Планируя «Дранг нах Остен» – натиск на восток, нацисты видели перед собой не суверенные страны и народы, а «жизненное пространство» для «арийцев», поле для тотальных грабежей, выкачивания ресурсов и получения бесплатной рабочей силы. Вот слова Гиммлера: «Как себя чувствуют русские, как себя чувствуют чехи, мне абсолютно все равно. Живут ли другие народы в благоденствии или вымирают с голоду, меня интересует лишь постольку, поскольку мы можем их использовать в качестве рабов для нашей культуры. Умрут ли при строительстве противотанкового рва 10 тысяч русских баб от истощения или нет, меня интересует лишь постольку, поскольку этот ров должен быть построен для Германии…»

Вспомним Прибалтику, где сейчас проходят марши в честь бывших эсэсовцев. Вот цифры.

В Литовской ССР фашисты расстреляли и замучили около 300 тысяч мирных граждан. В форте № 9 в Каунасе, который именовался «фортом смерти», только за два дня в декабре 1941 года было расстреляно 22 тысячи мирных граждан, а всего в этом форте расстреляно свыше 50 тысяч человек.

В Латвийской ССР гитлеровские убийцы, выполняя лозунг «онемечивания востока», расстреляли и замучили 250 тысяч мирных граждан. Обреченных на смерть раздевали, заставляли рыть себе могилы и затем уничтожали гранатами, автоматами, пулеметами. Многих закалывали штыками, закапывали живыми в землю.

В Эстонской ССР немецко- фашистские захватчики истребили свыше 51 тысячи мирных граждан.

По плану «Ост» с территории Польши и оккупированных областей СССР нужно было выселить за Урал до 85 процентов населения. Гиммлер говорил в 1941 году, что задачей похода на восток является уничтожение 30 миллионов человек. Еще в 1939 году Гитлер, рассуждая о будущей победе над СССР, заявлял, что истребление евреев – это только эксперимент по сравнению с масштабами грядущего уничтожения славян. «Что касается смехотворной сотни миллионов славян, то лучших из них мы переделаем на свой лад, а остальных изолируем в их свинарниках. Те из немцев, кто станет говорить о необходимости заботы о местном населении и распространении на него цивилизации, отправятся прямо в концлагерь!» – вещал фюрер.

Рузвельт призывал кастрировать немцев

-Как я понимаю, ведь как  раз для того, чтобы окончательно расставить все точки над «i», и был организован Нюрнбергский процесс…

-А знаете, идея международного судебного процесса над главными немецкими военными преступниками утвердилась в антигитлеровской коалиции не сразу.

Еще в 1942 году премьер-министр Великобритании Уинстон Черчилль говорил, что нацистская верхушка должна быть казнена без суда. В марте 1943 года госсекретарь США Хэлл заявил, что предпочел бы «расстрелять и уничтожить физически все нацистское руководство». 10 июля 1944 года американский генерал Дуайт Эйзенхауэр предложил расстреливать представителей вражеского руководства «при попытке к бегству».

Высказывались мысли полностью уничтожить немецкий генеральный штаб, весь личный состав СС, все руководящие звенья нацисткой партии (вплоть до низовых).

Тогдашний президент США Франклин Рузвельт 19 августа 1944 года заметил: «Мы должны быть по-настоящему жесткими с Германией, и я имею в виду весь германский народ, а не только нацистов. Немцев нужно либо кастрировать, либо обращаться с ними таким образом, чтобы они забыли и думать о возможности появления среди них людей, которые хотели бы вернуть старые времена и снова продолжить то, что они вытворяли в прошлом».

Такая судьба, возможно, ожидала Германию, если бы не твердая позиция Советского Союза. Когда Черчилль убеждал Сталина поставить всех к стенке, тот возразил: «Что бы ни произошло, на это должно быть… соответствующее судебное решение. Иначе люди скажут, что Черчилль, Рузвельт и Сталин просто отомстили своим политическим врагам!»

«Мы должны сделать так, – настаивал британский премьер на встрече со Сталиным в Кремле 9 октября 1944 года, – чтобы даже нашим внукам не довелось увидеть, как поверженная Германия поднима­ется с колен!» Сталин был не согласен с такой постановкой вопроса: «Слишком жесткие меры возбудят жажду мести».  В конечном счете советское руководство добилось своего.

Адвокат едва не превратился в прокурора.

– А в результате кое-кого из тех, кто оказался на скамье подсудимых, даже оправдали!

– Да, обвиняемые имели право защищаться лично или при помощи адвоката.

Они располагали 27 адвокатами (причем многие из них были в прошлом членами нацистской партии), которым помогали 54 ассистента-юриста и  67 секретарей, которым платили неплохие по тем временам деньги. Среди этого персонала были даже родственники подсудимых, например сын Папена и зять Риббентропа.

Количество свидетелей со стороны защиты подсудимых было в два раза больше, чем со стороны обвинения. Вообще на защиту было потрачено в три раза больше времени, чем на обвинение. Один только Геринг, которого называли «наци номер два», выступал на процессе почти два дня.

Большинство адвокатов, конечно, понимали, что 1945 год – это не 1939-й и что зал заседаний Международного трибунала – не гитлеровский рейхстаг. Расскажу один случай. Доктор Тома стоит на трибуне и, обращаясь к суду, предъявляет один за другим документы в защиту Альфреда Розенберга. Его ассистент услужливо подает ему нужные документы. Но вот, кажется, он ослышался, и в руках адвоката оказалась книга Розенберга «Миф XX столетия» (а это была в годы фашизма настольная книга нацистов, где обосновывалось превосходство немцев и объяснялось, что остальные народы имели право только на то, чтобы быть рабами «истинных арийцев»). Адвокат обнаружил оплошность, побагровел и бросил помощнику: «Болван, зачем вы мне суете это дерьмо?»

Адвокаты нацистских бонз напирали на то, что в мире нет прецедентов уголовной ответственности руководителей государств за развязывание войн, нет законов, ли по приказу. Мол, перед ними была дилемма: или выполнить ли по приказу, или выполнить установку свыше, или лишиться жизни в случае неповиновения. Но суд твердо стоял на том, что преступные действия по приказам и распоряжениям свыше наказуемы.

Адвокат Кальтенбруннера Кауфман оказался в сложном положении. Защита шефа карательных органов, погрязших в ужасных преступлениях, дело неблагодарное. К тому же у адвоката, которого опрометчиво выбрал сам обвиняемый, имелся «недостаток» – он был «совестливым человеком». Шеф РСХА (главного управления имперской безопасности) лгал, изворачивался, и это очень не нравилось Кауфману. Однажды он потребовал от Кальтенбруннера четких ответов на вопрос: «Когда вы узнали, что Освенцим является лагерем уничтожения и каково было отношение к нему?»

А вот «финансовый гений рейха» Яльмар Шахт никогда не жаловался на своего адвоката. Защита столь видной фигуры принесла Диксу хорошие дивиденды. Потом он стал одним из самых высоко-оплачиваемых адвокатов Западной Германии. Вот только Шахта, оправданного судом, спасло не красноречие Дикса, а закулисные маневры его покровителей – крупных деятелей международного бизнеса, желавших вывести финансиста из-под удара.

 ТЮРЬМА ДЛЯ НАЦИСТОВ.

-Кстати, а почему суд состоялся в Нюрнберге?

-Поначалу советская сторона настаивала на проведении суда в Берлине. Американцы называли Мюнхен. Выбор Нюрнберга связан с тем, что находящийся там Дворец правосудия во время боевых действий почти не пострадал. Большим преимуществом его оказалось то, что в одном крыле здания была тюрьма, отпадала нужда в перевозках обвиняемых.

Но были и проблемы. В разбомблённом городе нелегко оказалось разместить делегации союзников. Если из Великобритании, Франции и СССР ожидались группы в 20 – 25 человек, то США заявили о приезде 600 представителей, которые хотели жить с комфортом. Главный обвинитель от США P. X. Джексон поселился в огромном особняке с теннисным кортом и музыкальной гостиной, в которой стоял концертный рояль. За столом во время обеда могли разместиться 20 – 25 человек. Ездил этот американец на бронированном лимузине Гитлера и шикарном «Мерседесе» Риббентропа.

– А как разместили нацистских главарей?

– Сначала они содержались в американской тюрьме в селении Мондорф на границе с Люксембургом. А 12 августа 1945 года на двух транспортных самолетах их доставили в Нюрнберг.

Риббентроп к тому времени похудел и стал похож на узника концлагеря, Кейтель потерял в весе 15 килограммов, на прежде непомерно тучном Геринге кожа повисла складками…

Рацион был скудным, контакты с миром ограниченны. В одиночной камере тюремного блока Дворца правосудия, площадь которой около 11 квадратных метров, на высоте среднего человеческого роста было окно, выходящее в тюремный двор. Окошечко в дверях было постоянно открытым – через него арестанту передавалась еда и осуществлялось наблюдение. В углу камеры был туалет, из мебели – кровать, жесткое кресло и стол. Разрешалось класть на стол семейные фотографии, бумагу, карандаши, табак и туалетные принадлежности.

Ложиться на койку арестованный обязан был так, чтобы его голова и руки оставались на виду. Нарушителя сразу будили. Ежедневный туалет (бритье безопасной бритвой) совершал проверенный парикмахер из военнопленных под наблюдением охраны.

Камеры освещались снаружи для исключения возможности самоубийства электрическим током. Орудием смерти могли стать осколки стекла, поэтому в окнах были одни решетки без стекол и по помещениям гуляли сквозняки. Очки арестованным выдавались только на определенное время, на ночь не оставлялись ни в коем случае.

Начальник тюрьмы американский полковник Эндрус объявил, что жалобы на эти строгие меры приниматься не будут: «…Все протесты против условий вашего здесь содержания являются не только необоснованными, но и неправомерными. Ваше представление о собственном статусе ошибочно – вы не являетесь ни пленными офицерами, ни военнопленными… Вы представляете немногочисленную группу людей, которые… относились к международным договорам как к никчемной макулатуре и полагали, что их можно использовать лишь для собственной выгоды и безнаказанно нарушать, когда дело касалось народов «не арийской расы»…»

Во избежание попыток суицида были приняты дополнительные меры: вместо столов использовались картонные коробки, к окну разрешалось подходить не ближе чем на метр. Стулья в камеры ставили только днем. Если арестованный пользовался расческой, карандашом или очками, то при этом обязательно присутствовал надзиратель.

Впрочем, несмотря на все предосторожности, одному из обвиняемых, Роберту Лею, все-таки удалось покончить с собой…

Александр МИЛКУС.

Источник газета “Комсомольская правда”.

Добавить комментарий